Все собрались на день рождения Нины Родионовны: и семьи племянников Поповы и Дёмины, и участники хора ветеранов, и музыканты-народники — друзья почившего мужа, и её «курочки»-подружки. Пришли и ближайшие соседи Лариса с Володей, и даже Орловы — родственники бывшей невестки, с которыми за долгие годы они стали как родные.

Все собрались на день рождения Нины Родионовны. Шутка ли семьдесят девять лет! Все, кроме её сына. Но он весь прошлый месяц только и говорил, что приедет, а потому Нина Родионовна то и дело поглядывала в окно залы, откуда была видна калитка.

Но к полудню из её перелётных пташек явилась только старшая внучка — Арина. Она ворвалась в дом с начавшимся снегопадом, скинула сумки в комнате, в которой всегда спала в детстве, и где по всей видимости теперь обитала её сестра, впорхнула в залу, и обняв и поцеловав бабушку, присоединилась к большому столу.

Арина уже давно жила на западе, выступала в небольшом театре, ставившем мюзиклы, и недавно ей дали хоть и второстепенную, но полноценную роль с певческим номером. Так что можно было сказать, не зря улетела из родного гнезда. После смерти мужа, с которым Нина Родионовна делила музыку, Арина, её успехи, перепетые старые песни, что она присылала по электронной почте, поддерживали в Нине Родионовне волю к жизни. А после инсульта два года назад, пока она не могла ходить на хор, стали душевной поддержкой.

Инсульт Нину Родионовну тогда подкосил знатно, она резко постарела. Но женщина она волевая и на этот раз не сломалась, восстановилась почти полностью, были только проблемы с недержанием. Но Янка — младшая внучка, что сейчас хлопотала у стола, и то и дело бегала за закусками на кухню, откуда-то доставала взрослые подгузники, которые обычно выходили в копеечку. И Нина Родионовна, глядя на многих своих лежачих после инсульта ровесников, решила, что хорошо справилась.

***

На Орлиной скале собрались все птицы окружающего леса. Щебет стоял невообразимый. И это посреди зимы!

Декабрю хотелось заглянуть на этот праздник. Его свора псов тьмы крутилась от нетерпения волчком и истекала слюной. Декабрь то и дело поглядывал в сторону скалы, на вершине которой угадывалось орлиное гнездо.

— Эх, сколько же там скрытых теней. Вот бы взглянуть одним глазком.

— Пожалуйста, только не это! — У Мороза от вечеринок уже болела голова, и этот щебет был не лучше.

— Так, сосредоточьтесь, — одёрнула их Царица Зима. — Нам нужно изучить местность.

Волки алчности своими интригами уже оттолкнули трёх птиц друг от друга, но сейчас они все были на празднике в гнезде. Скорее всего клыкастые дождутся ночи, чтобы каждую из них растерзать поодиночке.

От гнезда вело множество тонких нитей, каждая в свою часть леса. Декабрь выбрал самую темную шершавую, петляющую в подлеске. Мороз самую звонку, похожую на струну. Царица Зима поначалу думала устроить засидку рядом с гнездом, но потом увидела, что от него идёт вьющаяся двойным плетением золотая нить, одна часть которой истлела. Нитка тянулась мерцающим лучом над всем лесом и останавливалась у самой его кромки, за которой был обрыв, а внизу — речная долина.

«Что ж иногда гнездо, это не груда веток, а люди, которых мы любили. Или воспоминания о них».

***

Праздник был в самом разгаре и пришло время подарков. Жили все небогато, так что подарки были скромные, но от души. Тут коробка конфет с зачитанной открыткой, там новые яркие полотенца на кухню. Цветы уже стояли по вазам. От Арины, которая и так знатно потратилась на билет, ничего не ждали, кроме песни.

Она поставила диск в старенький бабушкин компьютер и прозвучали первые, никому незнакомые аккорды.

***

Струна под рукой Мороза дёрнулась, завибрировала и издала прекрасную трель. Но от этого звука стало холодно так, что ближайшие деревья покрылись изморозью, и даже сердце сжалось в груди, ища тепла.

Прекрасная музыка звучала несколько мучительных минут. Белая акация, что росла недалеко от изгиба струны промёрзла насквозь. Внутри ствола что-то гулко треснуло.

— Жаль.

***

Звуки смолкли. Все молчали.

— Хорошая песня, хорошая. Спасибо. — Сказала Нина Родионовна почти сразу, но пауза, однако, была достаточной, чтобы Арина всё поняла.
— Это из мюзикла, который мы сейчас ставим. Как раз моя роль, — тихо сказала она.

Гости одобрительно закивали, и праздник продолжился. О неловком подарке все хотели забыть как можно скорее.

К вечеру снегопад превратился в мутную пелену, и гости поспешили разойтись по домам, пока все дороги напрочь не занесло.

Сели пить чай, разрезали праздничный торт.

— Ну, и хорошо, нам же больше достанется, — воскликнула Янка, которая всегда любила вкусно поесть. Её лишь огорчало, что за сегодня бабушка почти не притронулась к еде, да и сейчас отпивала из чашки маленькими глотками.

Снег заволок все окна и продлился два часа кряду. Выпало его мерено-немерено, и Янка с тоской думала, что завтра утром придётся браться за лопату и разгребать дорогу к калитке.

Настало время вечерних новостей, бабушка села к телевизору, а Янка с Ариной стали разбирать стол. Янка мыла посуду, а Арина села и принялась вытирать насухо праздничные тарелки с золотой каймой, серебряные ложки и вилки, хрустальные бокалы и стопки, которые снова займут место в серванте до следующего праздника.

— Кстати, классный стол ты накрыла, — сказала Арина. — Картошка пропеклась как боженька! У нас такой вкусной в магазинах нет.

— Пфф! Ещё бы, сами с ба выращиваем.

— А видела, как Лариса уминала голубцы? Лицо такое, мол, да тут ничего особенного, но положи-ка мне ещё парочку. Кажется, кто-то побил чемпиона улицы по кулинарии.

— Спасибо, спасибо. Как говаривал дед, талант либо есть, либо его не пропьешь.

Девчонки рассмеялись.

— Хороший выдался праздник.

— Да, хороший. Песню только зря ты эту выбрала, — немного расстроено сказала Янка, ополаскивая тарелку, — вот чего ты про акацию не спела? Ба же хотела про акацию.

— Не хочу я петь про акацию, — нервно ответила Арина. — Это песня о том, что жизнь прошла, кончилась, всё хорошее осталось в прошлом. Чушь же выходит: «Белой акации гроздья душистые невозвратимы как юность моя». Finita la comedia. Ах, да, бабуль, с днём рождения! Не хочу я петь про акацию.

— Да, какая разница, что ты хочешь. Бабушка же весь прошлый год тебе про акацию намекала.

Настроение стремительно скатывалось вниз по снежной горке. Арина, положила полотенце на стол и приподнялась.

— Знаешь, пойду-ка я лучше в свою комнату.

— В детскую… — не поворачиваясь огрызнулась Янка.

— Что, прости?

— Это не твоя комната, это детская, — Янка резко закрыла воду и медленно повернулась.

— Нет, это моя комната, потому что именно я там всегда спала, я там читала книжки до утра, а ты всегда спала вместе с бабушкой.

— А знаешь, я передумала — это моя комната, ясно? Потому что я там теперь сплю, а тебя в этой комнате не было уже дофига лет.

Арина покраснела от ярости.

— Охренеть! Я и так живу в общагах и на съемных квартирах, ничего моего в жизни нет кроме кружки и чемодана. И когда я на пару дней возвращаюсь домой… хотя нет не домой, потому что дома у нас больше нет, его отец за долги продал… то оказывается, теперь моя комната уже не моя. Это как получается, всё, что ты считал своим может перестать им быть, если долго не пользоваться? Что ж если ни черта тут моего нет, может мне вообще пойти в гостиницу, или начать снимать у тебя твоё жильё?

— Моё жильё? Моё?! Это тебе по завещанию достанется этот дом, а у меня даже угла здесь своего не будет. Ты можешь вообще меня отсюда выпереть, как мать выперла из своего дома.

— Меня задолбали разговоры об этом дрянном наследстве, все его почему-то на меня повесить хотят. Ещё раз для глухих — забирай, с потрохами забирай! Потому что я не могу заботиться о большом доме, находясь на другом конце света. Тут труба какая-нибудь прорвётся, мне что, срываться и лететь сюда? И это на мои гроши?

— Тебе всё оставляют, а ты серьёзно решила тут разныться? Да я просто мечта…

— Я ещё не умерла, а вы уже дом делите!

На Нине Родионовне не было лица, слёзы катились градом, руки тряслись, лицо стало серым.

— Ба, — начала Янка и подалась вперёд, протягивая ей руки.

— Ты видимо пропустила всю суть разговора! — Арина горела и уже не могла остановиться. — Нахрен твой дом никому не нужен!

***

Мороз сосредоточено расставлял капканы, припорошивал их снегом, и тут на скале что-то взорвалось. Деревья затрещали, застонали, будто там внезапно разродилась буря.

Но какое-то мгновение… и всё стихло. Кажется, по склону только что сбежала белая куропатка, и направилась тёмной нитью прямо к Декабрю. А вскоре от гнезда отделилось нелепое облако из пуха и перьев, и стало неуклюже передвигаться по струнной тропинке к Морозу.

«Что за…»

Мороз поднял ближайшую снежинку, закрутил её в руках, и она обернулось маленьким зеркальцем. Через мгновение в нём показалось лицо Хильдигард.

— Это что сейчас было? — спросил Мороз.

— Внутренние демоны ваших птичек. Ничего особенного.

— Хильдигард, может расскажешь поподробнее?

— Ох, Морозушка, это всего лишь простая охота на волков. Пусть для тебя это будет сюрпризом. Уверена ты справишься.

Из зеркала донесся смешок Декабря.

— Это что, Декабрь там с тобой на связи? То есть ему ты рассказала, что увидела?

— Он сам догадался, дорогой. Мне оставалось лишь подтвердить.

Мороз замолк на минутку и потом продолжил более низким, тихим голосом:

— Хильди… ты что до сих пор на меня злишься?

Хильдигард хмыкнула, но беззлобно.

— По правде говоря, нет, но позволь мне эту маленькую месть. Всё, целую и пока. Не засоряй эфирные потоки.

Зеркальце закружилось вокруг своей оси, обернулось снежинкой и медленно, покачиваясь спустилось на землю.

— Сюрприз значит.

«Как всегда, испортила всё что можно!» — досадовала на себя Арина.

Бабушка закрылась в комнате. Янка вообще решила всеми правдами и неправдами уйти из дома, и кажется разгребала на улице снег.

Арина сидела на кухне, закрыв лицо руками. Кто сказал, что стыд жжётся? Жжётся гнев. А стыд, он как ведро воды, вылитое на тебя в минус сорок.

Мать говорила, что проблемы нужно решать по горячим следам. Никогда это правило не работало с людьми, но Арина помнила лишь то, что когда-то потеряла шапку, и за то, что сразу не ринулась ту искать, мать на неё знатно накричала. Поэтому в голове до сих пор было одно: проблемы нужно решать по горячим следам.

«Сначала к Янке, а потом вместе с ней к бабушке. Надо как-то всё исправить».

Арина вышла в прихожую, сунула ноги в валенки, укуталась в шерстяную серую шаль и решительно открыла дверь дома… да только оказалась на веранде.

Когда-то давно веранды тут не было. И вспоминать об этом было странно, как о каком-то начале времён. Только в мифах мир начинается с тьмы, а в воспоминаниях Арины — с не прекращающегося, не оформившегося света.

«Может это был яркий зимний день?»

А потом появились формы, цвета и тени — это бабушка с дедушкой построили веранду. И было лето, и Арина помнила, как они зашпаклёвывали окна какой-то смесью, похожей на арахисовую пасту, и ей вечно хотелось сковырнуть её и съесть. Впрочем, по прошествии многих лет эта шпаклёвка не сильно поменяла цвет. Под слоем пыли, Арина была уверена, эта арахисовая паста до сих пор там была.

Веранда была вотчиной деда. Нет, в доме тоже было много его: и его баян с балалайкой, его ноты, черновики статей в местную газету. Но всё же, как не придёшь в гости, а он тут — курит свой жутки «Беломор», гладит кота, болтает с псом.

И так странно, он курил не переставая, но Арина помнила, как однажды засохшая роза, оставленная в стакане с водой, дала росток и зацвела. Какое-то чудо, но Арина объясняла это творческой энергией, которая исходила от деда таким сильным потоком, что даже здесь, на напрочь прокуренной веранде, могла дать жизнь.

Дедов табурет до сих пор стоял тут. Рядом открытая пачка сигарет — это Янка курит. Арина села, вынула одну сигарету, поднесла к носу и понюхала. Что ж запах отсюда не ушёл.

Если бы тут был дед, он бы всё сделал правильно. Если бы тут был дед, не пришлось бы делать запись этой дурацкой песни. Ведь дед играл на баяне на каждом празднике, и каждый праздник они с бабушкой пели. Чёрт, неужели не понятно было, что и в этот раз она хочет что-то из своего, родного.

«Но я же пела их песни раз за разом. Я была послушной, я была прилежной, я пошла в музыкалку, как они и хотели. И да, они оказались правы, и мне там чертовски понравилось. Но, но… Но неужели я за все эти годы покладистости, за законченное муз. училище и консерваторию, так и не заслужила право спеть свою! свою песню! Неужели я не заслужила быть собой, быть понятой и принятой хотя бы один раз!».

Горло стискивала обида. Становилось холодно.

***

Продрогший белый павлин шёл по струнной тропе. Его лапки не были приспособлены для снега, и он постоянно в него проваливался. Ему это надоело, он попытался взлететь, но с такими короткими крыльями у него это толком не получалось. Перья распахивались пышным веером, длинный хвост развивался шлейфом, было очень красиво и совершенно бесполезно.

«Бедняга, — думал Мороз, — как тебя вообще угораздило тут родиться?»

Мороз нашёл в этой части леса место, куда и вела струнная тропа. На тонких ветвях деревьев подрагивали многочисленные сосульки, от лёгкого ветра они звенели мелодичными колокольчиками. Видимо павлин считал эту часть леса местом своей силы и направлялся туда за смелостью, вдохновением и рассудком.

Волки уже тихо крались за белой птахой.

***

Раздался звонок мобильника. Арина тут же взяла трубку.

— Господи, пап, наконец-то! Я звонила тебе раз пять. Где ты? Ты скоро будешь? Твой рейс задержали что ли?

— Ох, прости птаха, я думал, что в последний день билеты будут подешевле, а в итоге все места раскупили. Очень глупо вышло, знаю.

— Но ты же приедешь? Бабуля ждала тебя, постоянно в окно смотрела, толком не ела ничего за столом. Лучше поздно, чем никогда.

— Да, конечно, только пару дел разгребу. Но я приеду, не переживай, жалко с тобой не пересечёмся.

— Не страшно. Ты главное приезжай, ладно. Фух, хорошо, что позвонил, а то я уже боялась…

— Слушай, ты там не переживай сильно, я знаю вся эта история с наследством сильно на тебя давит. Постарайся не нервничать по этому поводу особо.

«Поздно, пап. Поздно».

Ладошки стали холодными и липкими.

***

Капкан был поставлен как надо, все волки, преследующие нелепую птицу, перелетающую с ветки на ветку, прошлись по нему. Но ловушка срабатывала только от воли Мороза, и захлопнулась лишь тогда, когда последний волк наступил на неё. Он застыл и осел, не проронив ни звука, лишь глаза кричали товарищам об опасности.

Но стая двинулась дальше.

***

— Я уже поссорилась из-за этого и с Янкой, и с бабулей. Сижу сейчас как дура, не знаю, как быть.

— Ну, дело семейное, утром проснётесь и всё образуется. А ты зря так переживаешь, ты же не одна, я с тобой. Одну барахтаться во всей этой юридической ерунде не оставлю. Пройдём через это вместе.

***

Чёрт, а вот этот капкан обошел первый волк, обошёл второй.

«Давай, чуть лапку в бок отставь», — мысленно уговаривал третьего Мороз.

Но волк шёл за товарищами след в след.

Павлин достиг деревьев с сосульками-колокольчиками, втянул воздух, чтобы замяукать свою павлинью песнь, и тут почуял волков. Обернулся, распушил свой хвост, и на волков воззрилась сотня белёсых глаз.

От неожиданности последний волк немного отпрянул… и капкан захлопнулся. Замороженная фигура с открытой для воя пастью навсегда застыла в ловушке.
Павлин стал прыгать с дерева на дерево, сосульки звенели нестройным бренчанием. Волки прыгали, пытаясь схватить пернатого за хвост.

«Отлично, покружите тут немного в своём танце. Наткнётесь на мои капканы как миленькие»

***

— Только я тебя предупредить хотел, — тут отец вздохнул. — Янка у нас хорошая девчонка, но запуталась в последнее время. Ты же знаешь, мы много общаемся, она советуется со мной по поводу своих долгов. Ей сейчас коллекторы названивают, так что она немного в отчаянии. А люди в отчаянии делают глупые вещи. Я знаю, тебе тяжело будет управлять домом на расстоянии, но Янке генеральную доверенность не давай.

— Пап, Янка, конечно, намудрила, но это была не её вина. Ей просто нужно было жить на что-то. Она всегда была честной.

— Но у матери золото-таки украла и в ломбард сдала.

— Чисто технически это было Янкино золото, его ей бабуля подарила. А мать просто хранила его у себя пока Янка из универа не выпустится.

— Да, я согласен, согласен. Но ты будь начеку.

— Пап, не знаю…

— Не волнуйся, всё будет хорошо. И да, я понимаю, тебе тяжело об этом обо всём говорить, но время есть. Даже если непоправимое случится завтра, у тебя будет полгода на скорбь. Так что можешь просто целых шесть месяцев морально готовиться, а потом мы с тобой всё решим, ладно?

У Арины задёргалось веко. Как можно говорить о смерти бабушки сейчас? Ну, да был инсульт, она сильно сдала, но ведь живая! Как можно наговаривать на Янку? Такой резкой и грубой её сделало безразличие близких, в душе она самый любящий человек на свете, другой не стал бы ухаживать за бабулей!

«Нет, держи себя в руках, не нужно ссориться ещё с одним родственником. Послушай хоть раз бабулю и проглоти свою тупую гордыню. Как там она говорит: „Ласковый телёнок двух маток сосёт“?»

— Я поняла, пап. Ты только приезжай, ладно.

— Ладно. Давай до встречи.

Короткие гудки.

***

Павлин трепыхался, прыгал, скакал подхваченный волной ужаса. Но долго смотреть на это Морозу не пришлось. Как он и ожидал, сначала первый волк попал в ловушку, а потом и за вторым захлопнулась пасть капкана.

Но птица не унималась, трепыхалась, кричала своим пронзительным голосом.
Мороз попытался подойти к ней поближе.

— Ну, тихо, тихо. Всё позади, всё закончилось. Гляди они все в ловушках и никуда из них не денутся.

Кажется, павлин его услышал, он замер на мгновение, внимательно посмотрел на всех четырёх волков, о которых даже не подозревал.

И тут мир вспыхнул.

***

Ложь, ложь, ложь! Она как запах кошачьей мочи в чистом морозном воздухе, как птичий помёт на стекле, украшенном инеем! Ложь могла быть сколь угодно чистым гитарным переливом, но неумело перехваченный аккорд скрипел визжащей металлической струнной. Всего одна секунда, доля секунды, но этого было довольно, чтобы испортить всё.

«Деда, ты слышал эту фальшь? Конечно, ты слышал. Так, что там пишут про полгода после смерти», — Арина вынула телефон и полезла в интернет:

«Вступить в права наследования по завещанию необходимо не позднее 6 месяцев с момента смерти наследодателя. Для чего необходимо...»

«Если имущество передается по завещанию, то долю наследника, проигнорировавшего сроки вступления в наследство, могут получить остальные правопреемники, если таковые заявят…»

«Тварь!»

***

Птицу окутал огненный смерч. Жар пыхнул такой, что снег под лапами растаял. Она встрепенулась, взмахнула крыльями, перья зарделись, наполняясь огненным светом. Сосульки растаяли дождём, ветви вспыхнули спичками, волки в капканах загорелись, взвыли и обуглились за пару взмахов птичьих крыльев.

Мороз отпрянул.

— Ого! Похоже тебя жар-птицы поцеловали! Вот только не научили контролировать огонь.

Шаг назад, размах, руки заученным движением набросили морозную сеть на огненную птицу. Её крылья запутались, лапки подкосились, и когда птица упала, сеть обернулась вокруг неё прозрачным яйцом. Птица смотрела Морозу в глаза — обострённое чувство справедливости, обернувшееся яростью, плескалось алой лавой. Но Мороз смотрел спокойно, дышал глубоко и ровно, и терпеливо ждал, когда она начнёт дышать вместе с ним.

— Давай, хорошая. Вдыхай мороз, выдыхай дым своего гнева.

И птица стала дышать, сначала рывками, а потом потихоньку всё глубже и глубже. Дым был почти чёрным с янтарными искрами, но с каждым новым выдохом серел, светлел и вот из клюва остывающего павлина начал выходить лёгкий пар, растворяющийся в воздухе причудливыми клубочками.

***

Вдох, выдох. От дыхания все стекла на веранде покрылись узорами... Инными узорами. Арине вспомнилось, как в одну из тех немногих ночей, которую она проводила не у себя, а в спальне бабушки, ей долго не удавалось уснуть — почему-то было очень страшно. Мороз раскрасил инеем стёкла, а свет фонаря, пробивающийся сквозь голые ветви сирени, оживлял эти инные картинки. И казалось, что там на них маленькие феи и эльфы с крошечными ножками и ручками качаются на качелях и машут Арине миниатюрными ладошками. Арина тогда почувствовала, что не одна, что эти маленькие зимние духи уберегут её от несчастья. И вот уже не так страшно спать, ведь теперь есть кому приглядывать за ней этой ночью.

Так и теперь многочисленные окна веранды превратились в серию картин, инных мозаик, как в храме. Вон лес, мохнатый и густой, а вон тропка тоненькой ниточкой ведёт через него к сказочному замку, а от замка вьюжными завихрениями летела кавалькада фей и эльфов вперёд и вперёд...

Арина оказалось у стеклянной двери, ведущей на улицу, сквозь кристаллы инея она видела, как Янка с широкой лопатой яростно сражается с сугробами, пытаясь очистить занесённую к калитке дорожку. Арина взялась за ручку, но…

«Ну, и что я ей скажу? Не волнуйся, я ничего у тебя не отберу? Ведь это твоя комната, твой дом, твоя семья, потому что меня не было так долго, что ничего моего тут не осталось?..»

Арина села на табуретку и плотнее укуталась в колючую шерстяную шаль. Каждый раз, когда ветер качал ветки деревьев, а свет фонаря мерцал на инных стёклах, маленькие феи и эльфы махали ей рукой. Они звали на улицу. Но яростный скрежет лопаты и глухой звук, с которым падали комья снега, больше походили не на её сестру, а на медведя, проснувшегося посреди зимы.

«Сраный снег!» — комья летят вправо.

«Сраный ебучий снег!» — комья летят влево.

«Чтобы просто уйти на хрен отсюда, нужно убиться об эти сраные сугробы и прорыть сраной лопатой сраный туннель!»

***

Декабрь уже расставил свору по местам. Верные псы тьмы застыли в напряжённых позах, и лишь лёгкое подёргивание хвостом выдавало их нетерпеливое предвкушение. В засаде они ждали, когда стая волков выйдет на нужную позицию. А тем временем Декабрь с верхушки сосны наблюдал, как белая куропатка бежала сквозь сугробы маленькими проторенными тропками, крошечными снежными туннелями, пряталась по кустам.

Волки хорошо видели в темноте, но куропатка была не промах — вон какие пёрышки белые, замрёшь и со снегом сольёшься. Лишь бы не учуяли. Но ветра не было, так что может она ещё успеет мелкими перебежками добежать до убежища. Взлететь было бы ошибкой: крылья маловаты, да и место куропаток на твёрдой земле — здесь и спрятаться можно и еды всегда полно. Вернее, полно именно тут, у Орлиной скалы.

Шесть лет назад мать забрала её на другие земли и поначалу всё было хорошо, земли были плодородны, можно было расти, учиться жизненным премудростям и горя не знать. Да, куропатка тосковала по родному лесу, ведь не было тут золотой орлицы, которая всегда защитит от хищников, но была мама, и было не плохо.

Было не плохо, пока её новый муж не взревновал и не стал клевать белую куропатку, отбирать последнее, что было: последнюю радость, последнюю безопасность, последнюю возможность дружбы и любви. Бедняжка ещё на крыло толком не встала, не научилась всему, что нужно, а её уже выгнали с плодородных земель. Приходилось побираться тем, что было, брать в долг и не отдавать, красть, лишь бы сегодня поесть и поспать в безопасности.

А потом с золотой орлицей случилось несчастье, и для матери белой куропатки это был отличный повод спровадить её к Орлиной скале.

И не смотря на печальный повод, это было лучшее, что с куропаткой произошло. Здесь можно было отогреться, передохнуть, отъесться, отдать долги. И вся та тьма и ненависть, что кипели внутри, становились чуть тише, чуть мягче. Если бы только было время, всё снова стало бы хорошо.

***

Янка медленно расчищала путь к калитке, но ощущение было такое, будто она бежит километровый забег.

«Всё отобрали, суки, на улицу выбросили, — лопата впивается в снежное месиво. — И даже эти последние дни дура эта у меня забрала. Как всегда, всё ей отдали, ведь Арина умница, Арина отличница, Арина со второго курса работает. Не то что ты, Янка, троечница да неудачница, воровка да должница».

Ещё накануне праздника Янка дозвонилась до отца, желая убедиться в том, что он правда приедет.

— Ян, ты у меня хоть и младшая, но девочка-то смышлёная. Бабушке нашей совсем ничего осталось, до весны не доживёт. Так что я не приеду, лучше деньги на похороны оставлю.

«Арина, мозги твои куриные, кому ты веришь, кого ты слушаешь. Глаза протри, идиотка, курица домашняя!»

Жарко. Янка расстегнула пуховик и продолжила расчищать дорожку.

***

Первый волк настиг куропатку, щелкнул зубами, и её ножку пронзила жгучая боль. Но она успела нырнуть под снег и скрыться.

***

— Да чёрт с ними с деньгами. Я оплачу тебе билет, просто в этом месяце не сделаю очередной взнос и всё.

— Ян, тебе и так коллекторы звонят.

— Да в жопу их! Говорю же, есть деньги, приезжай.

— Похороны стоят дороже, чем ты думаешь.

— Но…
— Слушай, ты же не Арина, которая в облаках витает и видать вообще не курсе, что бабушка на последней стадии рака! Так что думай головой, один только памятник сорок тыщ стоит.

Пот потёк по спине. Янка скинула пуховик на землю.

***

Куропатка бежала, прихрамывая, по подснежной тропке. Вот конец туннеля, сейчас бы взлететь! Но её настиг второй волк. Она изловчилась, увернулась, но перья он ей хорошо повыщипывал. И снова в снег. Спрятаться, скорее!
Подбежало ещё трое волков и давай рыть лапами сугроб. Запах крови из пораненной лапки дурманил сознание.

Псы тьмы Декабря превратились в слух, ждать сигнала стало совсем невмоготу.
— Ну же! — шептал Декабрь. — Покажи свою тень!

***

— И не волнуйся ты за себя, всё будет нормально. Приеду, вступлю в наследство. Последнее жильё и так, и так суд у меня не отберёт. Так что будешь со мной жить да ухаживать, как сейчас за бабушкой. Пропасть не дам.

«Ну, же ещё чуть-чуть и я дойду до этой сраной калитки!» — волосы мокрые от пота, кончики превратились в сосульки.

***

Самый старший из волков первым почувствовал неладное и успел отскочить до того, как сугроб, где скрылась белая куропатка, внезапно не зашатался, комья не разлетелись по сторонам и из него не вылез огромный медведь, чёрный настолько, что свет не отражался от его шерсти.

— Дорогие мои, клыкастые охотнички, вы что не знали — раскапывая сугроб, можно наткнуться на шатуна! — засмеялся Декабрь.

Первыми же взмахами медведь сразу убил двух волков. Остальные успели увернуться, начали нападать на него, но вся шерсть медведя была покрыта прочными сосульками, как броней, а лапы с огромными когтями били без промаха.

Кто-то смекнул, что пора бежать, но Декабрь звонко свистнул, и его псы тьмы стали загонять волков, не давая им скрыться в лесу, и атаками подводили прямо под лапы медведю.

Декабрь смеялся, утирая слёзы со щек: только тут, в мире духов, куропатка могла так внезапно обернуться медведем, и подрать волков.

— Боевая куропатка! Вперёд!

Скоро никого из волков в живых не осталось.

Но медведь не унимался, теперь он стал гоняться за псами тьмы и те ели уворачивались. От его ярости ломались деревья, и когда покачнулась сосна, на которой сидел Декабрь, тот осторожно спрыгнул, провел тонкими пальцами по воздуху, наткнулся на чёрную нить, ведущую к медведю, и стал тихонько тянуть из него мрак. Скоро ниточка начала сматываться в клубок чёрной шерсти, а медведь становился всё меньше и меньше, пока не стал маленьким медвежонком, который уже не собирался убивать, а лишь соревновался с псами Декабря в ловкости и проворстве. Декабрь подошёл, присел на корточки и погладил медведя по бочку. Раз, два и вот на его месте уставшая белая куропатка.

***

Янка, тяжело дыша, дошла с лопатой до конца тропинки. Там за калиткой была улица, она мирно спала в свете фонарей, сверкала мелкими блёстками. Но выйти наружу сил уже не было.

Янка отступила и упала в кучу снега. Он был мягким, как постель, его прохлада баюкала. Янка вспомнила разговор с отцом и заплакала.

«Молодость мою забрать хочет, жизнь мою хочет забрать. Похоронить хочет заживо прям тут с собой, мерзкий хрен».

Слезы теплыми струйками лились по бокам, затекая в уши уже холодными каплями.

«И потом после всего ещё и дом просрёт, уже это проходили, а я кончу жизнь на улице. Как я с этим справлюсь? Тут надо Арине давать по башке, чтоб мозги на место встали. Но ведь ей уже давно на уши присели. Вот что я ей скажу? Помнишь, как в детстве ты обнимала меня в постели после того, как мне дали очередного ремня. Помнишь, как мы вдвоём были против матери, которая нас била за выражение глаз, и против отца, которому было всё равно? Так давай сейчас тоже будем вместе. Обнимемся крепко-крепко, и не отдадим ему бабушкино гнездо. Да, никому из нас не под силу его сохранить, но по крайней мере мы бережно разберём его на ветки, чтобы каждая смогла свить своё. И тогда отец не сможет забрать его себе, чтобы однажды, а это вопрос времени, спустить на очередную аферу, как в своё время наш дом».

Янка лежала и смотрела на чёрное небо, и вся её тьма утекала куда-то в космос. После снегопада облака растаяли, настала чистая морозная ночь и на небо вышли танцевать мириады звёзд. Они сияли, подмигивали Янке блестящими глазами, и казалось, что там, внутри, её темнота тоже замерцала переливающимися самоцветами.

Было время, когда Нина не плакала. Все невзгоды она переносила стоически и никому не жаловалась. Но после инсульта слёзы могли начать течь по любому поводу, а тут такое.

А ещё сегодня было больно. Да, врач предупреждал, что боль будет лишь усиливаться, и Нине казалось, что она готова, ведь она всегда достойно сносила боль. Но все те утешения, что она шептала раньше, мол, «до свадьбы заживёт», «всё проходит и это пройдёт», теперь были бессмысленны.

Нина сидела на кровати, смотрела в морозное окно и слёзы тихо лились по её мягким морщинистым щекам. Но это было не из-за боли в желудке, не из-за обиды, что не будет больше лета, не из-за этих глупых девок на кухне. А из-за того, что ты можешь быть самой лучшей на свете, но сын всё равно к тебе не приедет.

Да, мам, спасибо, ты навещала меня в тюрьме каждую неделю, отдавала за меня кредиты банкам с грошовой пенсии, пока я сидел за хищение в особо крупных, но как только я стал окончательно свободен, то уехал. И никогда, ни за что не вернусь.

И Нина понимала, что это страх, что после всех невзгод, что он пережил, бежать как можно дальше, без оглядки, без возврата, было единственным, что он мог. Но… но….

«Где же теперь вся моя семья?»

***

Орлица взлетела из гнезда и отправилась к границе своих владений. Там, где заканчивался лес, земля обрывалась вниз, и открывался вид на речную долину. Когда её муж был жив они летали охотится именно туда, а жителей Орлиной скалы и прилегающего к ней леса считали за свою семью и оберегали. В последнее время она сама никуда не летала и добычу ей приносили местные обитатели в благодарность за годы заботы. Но теперь ей отчаянно захотелось увидеть эту долину вновь, сесть на самом обрыве, а может даже зычно крикнуть, метнуться вниз, быть подхваченной ветром и пролететь над охотничьими угодьями в последний раз.

Царица Зима видела её полёт, но вожак стаи забирался на скалу в надежде застать орлицу в гнезде. Что ж придётся его направить. И Царица стала вабить. Тонкий вой разнёсся в воздухе, был в нём призыв, желание и игра. Волк остановился на секунду, решил, что орлица никуда не денется, а с хорошенькой волчицей поиграть не всегда выпадает шанс, и ответил на зов Царицы Зимы.

— Ох, а потом ты ещё добычу свою ослабленную увидишь и решишь, что настал лучший день в твоей жизни. Иди ко мне, родной.

В воздухе снова раздался вой.

***

В комнате сквозняк завыл свою песню. Ах, да, песня ведь ещё эта. Да шут с ней, что она вся такая современная, незнакомая, неродная. Так ведь она тоже была про то, как сжечь мосты и начать жизнь заново.

«А я? А как же я?»

Слёзы бесшумно лились ручьями. Инсульт, рак, метастазы — тело разваливалось всеми возможными способами. И душа вместе с ним: мечты о большом доме, большой семье — всё развеяло ветром. Разлетелись птенцы из гнезда, кто куда.

***

Орлица летела тяжело, коралловые узоры давили на крылья. Она опустилась на крону сосны, отдышалась пару минут и снова пустилась в полёт. Внизу аукались волки, но она ничего не замечала, ей хотелось туда, где когда-то жила её любовь. Она вспорхнула с мохнатой лапы, и снег хлопьями упал вниз прямо на голову волку.

— Что, красавчик? Думаешь, «вот волчица шаловница, и добычу заметила, и подзывает игриво»? Иди ко мне, серенький. Моя стрела по тебе так тоскует!
Тонкий вой лёгкой струйкой пролетел над соснами.

***

Странный звук вывел Нину на мгновение из оцепенения.

«Нет, кажется это не сквозняк, кажется это с улицы. Вьюжить что ли начало?»
Но за окном стояла ясная ночь, только и было слышно, как кто-то яростно разгребает снег. Девки совсем с ума посходили.

Янка от безысходности долгов набрала с три короба, хорошо хоть обошлось без махинаций. А Арина… Арина совсем беспечная. Может всё-таки оставить всё сыну? Лариса говорит, недавно закон приняли о банкротстве, последнее не отберут. Арина, кончено, единственная, кто долгов и кредитов боится, как огня, но она же всегда была домашней птичкой, ей ещё до такой ответственности расти да расти.

«И что я буду за мать, если не позабочусь о сыне. Выходит, всё для него сделала, а в последний момент спасовала? Может всё-таки…»

***

Орлица села на самый край обрыва. Зимняя долина спала, река застыла в змеиных изгибах. Душой она вся была там в полёте над простором, выглядывала беспечного зайца. Но это были лишь тёплые воспоминания. Она прикрыла глаза и тут тихо скрипнул снег.

Орлица встрепенулась, оглянулась, волк несся к ней почти не касаясь снега. Вот она взлетает, но он уже подпрыгнул, вот она нацелила когти, а он разинул пасть.
Но вдруг воздух рассек яркий алмазный росчерк, стрела пробила волку грудину насквозь и тот с последний воем рухнул с края обрыва.

Орлица взмахнула крыльями поднялась ввысь и увидела свои владения. Часть леса сожжена, часть превратилась в бурелом.

— Ау! — провыла Царица Зима кличь всех потерянных.

Орлица ринулась искать своих птенцов.

***

«Так странно. Что это за звук?».

Теперь, когда лопата перестала скрежетать осипшим голосом, звук стал более отчетливым. Он нёсся откуда-то из далёкого далёка, как будто из самого прошлого.

Нина встала с кровати, вышла из комнаты, раскачиваясь пошла по коридору.
«Неужели? Не может быть. Этого не может быть, я должно быть с ума сошла».

Шаг становился всё быстрее и быстрее. И откуда такая прыть? Вот она распахнула дверь дома. Вот за три шага преодолела веранду. Стеклянная дверь — нараспашку! Три ступеньки вниз, семь шагов по очищенной дорожке.

Нина взялась за калитку и остановилась.

Прислушалась.

— Бабуль, ты куда в тапочках, хоть валенки надень, — это Арина бежала за ней.

— Ба, что случилось-то? — это Янка неуклюже поднималась из сугроба.

— Чшшш! — строго шикнула на них Нина Родионовна.

Девки замолкли и откуда-то снова стал слышен этот грудной звук. Краем глаза Нина Родионовна увидела, что и Арина что-то слышит, а значит она всё ещё в своём уме. Янка тоже подалась вперёд:

— Это что, баян?

Кажется, кто-то играл, улицы за две, наверное. Может тоже праздник у кого, а может красота этой зимы не даёт кому-то спать. Огоньков неспящего дома не было видно, но звук по кристалликам мороза, растворённым в воздухе, нёс музыку прямо сюда. Глубокую, тёплую, протяжную. От неё волновалось сердце, трепетало как влюблённая горлица. Нина узнала мелодию и запела своим мягким, чуть дрожащим альтом:

— Отвори потихоньку калитку…

Калитка под снегом скрипнула, они втроём потянулись на улицу вслед за баянным зовом, и Арина своим ясным чистым голосом поддержала бабушкину песнь:

— И войди в тихий сад, ты как тень.

Янка петь не умела, медведь на ухо наступил, но эту песню они затягивали на всех семейных праздниках, так что подпеть не составило труда:

— Не забудь, потемнееее… Гы! А давайте «потеплее».

— «Потеплее»? — спросила бабушка.

— Точно! «Потеплее», — кивнула Арина, сняла с себя шаль и накинула на бабушкины плечи.

И в морозном воздухе зазвучало:

«Не забудь, потеплееее накидку. Кружева на головку надень…»

***

Орлица летела к гнезду, в одной лапе павлин в другой куропатка — картина нелепейшая. Она отпускала их время от времени, и те летели сколько могли, а потом подхватывала вновь. Сильная она, даже сейчас сильная. И пусть тяжело и коралловые узоры давят на крылья, но до гнезда долетят.

Царица Зима глядела им вслед. Рядом Декабрь гладил спины своим довольным псам. Мороз посмотрел на Царицу, и в его взгляде было столько теплоты, сколько не ожидаешь увидеть у морозного мага.

— Хорошая охота.